Но этот... этот - довольно старый, и сегодня, найдя его, я почему-то так умилилась. Так что повешу его сюда.
Он основан на моем драббле на хотфест, если чо. хотя что это я, здесь же это никто не прочтет.
и как же мне нравится писать эпистоляром, господи!
читать дальшеПривет, Темари!
Как дела?
Эм. Как последняя миссия? Вроде ты ездила куда-то в страну Воды? Надеюсь, все завершилось удачно.
Наверное, ты сейчас немного удивлена, ведь мы достаточно давно ничего друг другу не писали, а тут я накатал такое письмо. Дело в том, что мне уже давно хочется задать тебе один вопрос (хотя, конечно, я пишу еще и потому, что просто соскучился), а чтобы ты смогла на него ответить, мне, наверное, придется напомнить тебе одну историю.
Почему-то мне кажется, что ты можешь разозлиться. Прости.
И да, я начал с самого, самого начала. Начало таково:
Когда мне было восемь лет, я уже твердо знал, на какой женщине женюсь. Ну, помнишь, я рассказывал тебе, когда мы еще были просто друзьями – не слишком красавица, но и не уродина, неглупая, хорошая хозяйка… и голос тише, чем хотя бы у моей мамы.
И – я понял, что это тоже важно, уже несколькими годами позже – не куноичи. Мне не придется волноваться за нее, когда она будет на миссиях, ей не придется выбирать между долгом деревне и воспитанием наших детей.
Все девушки, за которыми я когда-нибудь ухаживал – до тебя, я имею в виду – не были ниндзя. Кроме этого, все отношения, которые я переживал в своей не слишком насыщенной любовным опытом юности, объединяло еще одно – они длились не слишком долго. Чем дольше встречаешься с одной девушкой, тем больше она требует внимания, и рано или поздно это становится… ну, ты понимаешь… слишком проблематично, чтобы окупаться ее поцелуями.
(ты сейчас улыбаешься, верно?).
Мы начали плотно общаться с тобой во время подготовки очередного чунинского экзамена и продолжили переписываться, живя в разных деревнях и изредка встречаясь, пересекаясь в небольших ресторанчиках ради получасового разговора ни о чем. Мы не были хорошими друзьями – просто приятелями.
Все изменилось после той миссии… помнишь? Конечно, помнишь. Надеюсь. Впрочем, саму миссию – вряд ли, учитывая, что в первые же минуты боя тебе прожгло живот, причем, я наконец признаю это вслух – по моей вине. Потом ты провалялась в конохской больнице добрые две недели, последние дни беспрестанно проклиная свое ничегонеделание – к тебе боялись подходить медсестры, так тебя бесило лежать в постели; и каждый день я приходил к тебе.
В первый раз я пришел, потому что чувствовал вину. Потом – потому что не мог не прийти. Меня тянуло к тебе как магнитом. Ужасно избитое сравнение, а?
Мы смотрели на мир совершенно разными глазами – настолько разными, насколько это было вообще возможно, и поэтому всегда было интересно узнать, как посмотрит на что-то твоя противоположность. И при этом – удивительно? – мы на самом деле понимали друг друга, и я понял, что я легко могу рассказать тебе то, что не расскажу больше никому, и что тебе вовсе не нужно ничего объяснять.
Ты обожала цветы – как ты ухитряешься жить в Суне? – и я приносил тебе букет, каждый день. Не покупал в магазинчике Ино, нет, а собирал сам. Ты каждый раз поднимала бровь и, улыбаясь, говорила «ради меня ты оторвал задницу от дивана? как мило» - я закатывал глаза и говорил что-то про то, что женщины – так проблематично…
Это стало нашей маленькой традицией, после того как произошло то, что произошло: я пошел тебя провожать, и, стоя у коноховских ворот, чувствовал себя так, как будто мое сердце вырывали из груди; ты помахала мне рукой, отошла на несколько шагов, вздохнула и вернулась со словами «так и знала, что все придется делать самой».
И поцеловала.
И осталась еще на неделю.
А дальше последовали четыре счастливых – счастливых, несмотря ни на что – месяца. Нам пришлось завести собственного почтового голубя – наше первое совместное имущество, шутили мои друзья – который, наверняка проклиная все на свете на своем голубином языке, таскал кирпичи наших писем из Конохи в Суну и обратно; я выпрашивал у Цунаде совместные миссии, и старая ведьма, которая тоже все знала, с искренним удовольствием меня мурыжила часами в своем кабинете – тебе наверняка было легче, сестра Казекаге?; и, конечно, были встречи – встречи, воистину стоившие ожидания.
Ты была моей первой настоящей любовью и первой девушкой, с которой у меня завязались настоящие отношения (кстати, забавно, мне сейчас подумалось, что в нашем мире они зачастую остаются единственными; не потому, что шиноби так необычайно верны обещаниям любви, а потому, что каждый второй из нас умирает в молодости).
Наступила осень. Мы долго не виделись, и наконец, ты прислала сообщение, что приедешь – не по делам, а просто так, «увидеть тебя, Шикамару».
В условный день я, как обычно, собрался идти за букетом тебя, и тут, оппа, сюрприз – я, гений с устал-повторять-каким уровнем айкью, упустил из виду, что уже наступили холода, и цветов вокруг уже не осталось – а что остались, лежали, полумертвые и обвядшие, головками к земле.
Конечно, можно было купить что-то, но я решил поступить по-другому – собрал последние опавшие листья. Кленовые. Получился вполне пристойный букет, который я и презентовал тебе, встретив, как обычно, в лесу, в получасе пути от Конохи.
Ты приняла их с благодарностью – в смысле, с обычным спасибо, а не с традиционной фразой – но я не обратил на это особого внимания, я слишком рад был тебя видеть, и ты засмеялась, поддаваясь моим рукам и моим поцелуям, и о чем было говорить?
Потом – совсем потом – уже на пути в Коноху, ты поднесла букет к губам и произнесла – единственный раз – «я люблю тебя, Шикамару».
Ветер взметнул твои волосы, которые ты не успела забрать в хвосты.
Ты была самой прекрасной женщиной в мире.
Я тоже, хотел сказать я. Я тоже люблю тебя, черт побери, безумно люблю тебя, и послушай, ты нужна мне, я не могу жить без тебя, без всей тебя, от твоей улыбки до лимонада, который ты готовишь из мяты и газированной воды, я хочу провести с тобой всю свою жизнь, вырастить с тобой детей – и, черт побери, это будут замечательные дети, с такой-то мамой, и. конечно, ты будешь редкостной болью в заднице всю мою жизнь, но знаешь что?- плевать. На все плевать, на две деревни, на наш возраст и на эти три года разницы тоже плевать, если мне суждено умереть завтра, я хочу умереть твоим мужем.
Я пишу все это сейчас, и я знаю, что ты не удивлена. Ты знала тогда все это, ты прочла это в моих глазах, ты умная женщина, Темари, всегда ею была.
- Я тоже, - начал я и замолчал. Откуда-то раздался приветственный крик Наруто, спешившего с тобой поздороваться, но дело, конечно, не в том, что нас перебили, а в том, что я трус. Я говорил это, верно? Ты сама меня так называла, когда тебе надоедали «плакса» и «ленивая задница». Я трус, и я испугался.
Все надо обдумать, решил я, это же так серьезно, и так и не обдумал никогда.
Мы ни разу не сказали друг другу – давай расстанемся. Просто письма становились все тоньше и тоньше, визиты все реже и реже, ты – все мрачнее и мрачнее, и как-то ты сказала «мы же два взрослых человека, давай попробуем подумать, что из всего этого – ну, ты понимаешь, может выйти», а я промолчал – за день до того я изменил тебе, пусть спьяну, пусть сам себя не помня, но изменил, и утром не чувствовал вины, только горечь.
Зима закончилась, растаял снег, появились первые цветы. Мне некому было их дарить.
Ну, что было дальше, ты и сама знаешь. Довольно долго мы не поддерживали связи, потом вернулись к переписке – еще более короткой, приятельской и необязывающей, чем раньше. Я осел в деревне, стал советником Хокаге, ты все чаще, как я понял из заметок в твоих письмах, стала брать долгие миссии в далекие южные страны. Мы виделись очень редко, на официальных встречах. За шесть лет – дай Бог, если шесть раз.
Я женился на дочери торговца овощами, которая, не смотря на такое анекдотическое представление, очень умная и симпатичная девушка. Ты прислала чудесную открытку; спасибо, кстати. Я так и не собрался поблагодарить (благодарственные письма, как понимаешь, писала Макио).
Ты вышла замуж за этого своего пограничника, но быстро развелась – нужно быть поистине уникальным парнем, чтобы вынести такую крутую жену, как ты. Кстати, все хотел узнать – его твои братья потом не приколотили к крыше?
Наша переписка и все наше общение сошли на нет. Конец. The End. Finita.
И вот сейчас я сижу, смотрю на пламя свечи и думаю о том, что, пожалуй, было написано слишком много лишних слов и разворошено слишком много старых воспоминаний, но если первое можно стереть или вычеркнуть, то со вторым уже и не поделаешь ничего.
Я верчу в руках ручку и все не решаюсь написать вопрос.
Я трус, помнишь?
А рядом с письмом на столе лежит кленовый лист, который я семь лет храню в самом дальнем угле библиотеки. Ты знаешь, из какого он букета, верно?
Эй, Темари. Самая прекрасная женщина в мире.
Ты хранишь такой у себя?
Нара Шикамару.
P S.: Ошибшийся.
Привет, Шикамару.
Дела отлично, спасибо. Последняя миссия была скукотищей, дипломатическая поездка, зато я отлично заработала, обставлю наконец гостиную прилично.
Твое письмо меня вовсе не разозлило, не волнуйся. Нет, я пишу это не из вежливости. Если ты вспомнил все это, должен и помнить то, что я всегда весьма открыто выражала гнев.
Что касается листа, то нет – я выкинула их еще очень давно. Они осыпались в труху, что мне их было, в спичечной коробке хранить?
Но у меня к тебе тоже один вопрос, Шикамару, плакса, ленивая задница, трус, не рискнувший сойти с любимого дивана.
Как ты относишься к вторым шансам?
Темари.
P. S.: Простившая. Тысячу лет назад.